Нас ждет возврат назад, в начало ХХ века, а то и дальше...
Михаил Хазин
Описание двух типов кризисов при капитализме
К вопросу о кризисах капитализма
Прежде, чем переходить к собственно содержательной части, мне хотелось бы сказать несколько слов об экономической теории. Я уже писал о том, что ХХ век - это схватка двух таких теорий, марксистской политэкономии и капиталистической экономикс, причем и та, и другая, находились в жестких рамках идеологических шор и табу. И та, и другая теории события последних двух десятилетий заранее предсказать не смогли. При этом экономикс даже к сегодняшнему дню не смогла описать текущий кризис, он по прежнему представляется для этой теории экстраординарным событием. А вот наша теория, которая не только смогла предсказать пути кризиса, но и дать описание его масштаба (правда, уже после того, как кризис начался) была создана, в общем, на базе политэкономии, однако только после того, как ее идеологические шоры рухнули, вместе с СССР.
В процессе осмысления этого кризиса мы поняли, что значительная часть той идейной базы, на которой был достигнут наш результат, существовала уже в начале ХХ века, в работах Розы Люксембург, и в этом смысле прогресс в экономической науке был остановлен как минимум лет на 80 - такова цена идеологических запретов. Стало понятно и другое - что теория наша, в ее чисто экономической части, во всяком случае, это теория капитализма - и за его пределы выйти у нее не получается. Если вспомнить опыт марксизма, то это становится понятным - если речь идет о принципиальном изменении механизма развития, который влечет за собой череду мощнейших социальных пертурбаций, описать получающуюся картину (даже без попыток заглянуть в будущее) оставаясь на чисто экономической платформе не получается. Категорически необходимо использовать и другие общественные науки - то есть, разрабатывать комплексную общественную теорию. И вот в этом месте я всерьез столкнулся со своим соавтором Олегом Григорьевым.
Будучи, так сказать, «отцом-основателем» новой экономической теории, он оказался склонен к тому, чтобы развивать ее в рамках «закрытой» модели - то есть относить к ней только то, что он сам рассматривал и изучал. Именно в рамках этого подхода Олег зарегистрировал товарный знак «неокономика» - термин, придуманный в то время, когда все мы вместе работали в компании «Неокон». Мне этот подход кажется принципиально неверным, поскольку разработать по-настоящему большую теорию можно только в рамках «открытого» подхода - при котором каждый, кто считает, что работает в ее рамках, может ее использовать и вносить в нее свой вклад.
Но для такого подхода, в том числе, категорически необходим «зонтичный» бренд - в качестве какового я и предполагал в свое время использовать термин «неокономика». Сейчас это стало невозможным и, как мне кажется, это серьезно тормозит развитие теории. Более того, собственно «неокономика» в такой ситуации может довольно быстро скатиться на уровень узкой секты, а ее замечательные идеи будут просто присвоены другими научными школами. Мне это кажется неправильным - и по этой причине я буду продолжать использовать термин «неокономика», во всяком случае, пока не столкнусь с жесткими ограничениями.
Так вот, ключевым элементом неокономики является мысль о том, что базовым механизмом развития современного капитализма является углубление разделения труда (РТ). Это стало понятно достаточно давно (напоминаю, об этом писал еще Антонио Серра в начале XVII века), к концу XVIII века Адам Смит сделал еще один очень важный вывод: что углубление РТ идет в экономической системе не бесконечно, а рано или поздно останавливается, причем чем больше эта система, тем глубже заходит в ней процесс РТ до своей остановки.
Причин этого явления можно назвать несколько, я дам, как мне кажется, самую простую (хотя и не уверен, что сам Смит именно ее имел в виду, когда делал свой вывод): углубление разделения труда, повышая производительность, увеличивает риски конкретного производителя, который вынужден встраиваться во все более и более сложную технологическую цепочку. В результате, сложность системы увеличивается, производительность в ней растет, но общее развитие системы постепенно останавливается в результате того, что ее отдельные элементы по очереди «выпадают» из рентабельности.
Очень условно эту схему можно описать так: углубление разделения труда ведет к повышению рентабельности системы в целом, однако количество элементов, ее составляющих при этом тоже растет (при этом относительно быстрее, чем общая рентабельность), и их индивидуальная эффективность при этом падает. Если бы работал механизм совершенной конкуренции, который распределял бы конечную рентабельность системы поровну между всеми ее элементами, то был бы шанс продолжать развитие, но даже минимум конкуренции в условиях падающей рентабельности отдельного элемента приводит к тому, что отдельные элементы системы переходят к убыткам - и вся технологическая цепочка останавливается.
Это очень хорошо видно на примере попыток создать новые виды продукции и технологий на плановой основе. Дело в том, что приводить в качестве примера внедрение, например, компьютерных технологий не совсем корректно, поскольку для того, чтобы увеличить их покупку людям позволили существенно увеличить общие расходы (за счет роста долга). И сегодня очень тяжело (во всяком случае, я не встречал соответствующих работ) понять, где спрос, так сказать «естественный», а где искусственный, стимулированный.
А вот проекты бюджетные тут более показательны. И практически все они, в последние десятилетия, были по итогам куда более затратными, чем в планах. И хотя что-то здесь можно списать на недоучтенную (точнее, заниженную в показателях) инфляцию, что-то - на естественную коррупцию, однако масштабы отклонений слишком велики. Основная проблема тут в том, что реально растут затраты самых «младших» субподрядчиков, причем как раз тех, которые не являются принципиальными, то есть, грубо говоря, поставщиков винтиков, гаечек, прокладок и так далее. Вообще, этот момент требует отдельных исследований, но, скорее всего, он нашу точку зрения подтверждает.
Я не буду здесь углубляться в другие детали, они описаны в других моих текстах, но главный вывод, который можно сделать из вышесказанного, состоит в следующем: рано или поздно, любая экономическая система приходит в состояние, когда в ней начинают выпадать из рентабельности отдельные звенья, причем их количество становится все больше и больше. Выходов тут есть два: либо расширять рынки (что возможно не всегда), либо - перераспределять риски во всей экономической системе, снижая рентабельность всех звеньев экономики, но обеспечивая рентабельность по наиболее критичным направлениям. Первый путь понятен, второй достигается либо планированием (государственным или частным - через финансовые механизмы), либо стимулированием частного спроса. Отметим, что этот вывод (правда, без объяснения того факта, что кризис падения эффективности капитала все равно неизбежен) делается в рамках кейнсианства, так что новым он не является.
В любом случае, понимание того, обстоятельства, что, рано или поздно, эффективность ряда отраслей (количество которых все время будет увеличиваться) начнет падать, причем независимо от проводимой экономической политики, позволяет сделать вывод: при капитализме кризисы бывают двух принципиально различающихся видов: циклические кризисы (которые в политэкономии называются кризисами перепроизводства) и некоторые другие кризисы, которые мы в рамках неокономики назвали кризисами падения эффективности капитала.
Кризисы эти отличаются принципиально. Циклические кризисы хорошо изучены - и главная их особенность состоит в том, что выход из них осуществляется, в некотором смысле, автоматически. Этот выход можно ускорить (за счет так называемой «контрциклической политики») или замедлить, но он произойдет в любом случае. При этом на растущей фазе цикла (то есть когда темпы роста экономики положительные) инфляция растет, на падающей - явно проявляются дефляционные тенденции и в том случае, если на понижающей стадии цикла наступает общий экономический спад, говорят о наступлении рецессии. Иными словами, рецессия - это циклический термин, применять его вне рамок соответствующей теории не совсем корректно.
Совсем другая ситуация с кризисами падения эффективности капитала. Прежде всего, поскольку они связаны с общими свойствами экономической системы, никакого автоматического выхода из них нет. Пока не будет предъявлен некоторый системный ресурс повышения спроса или перераспределения рисков, Например, расширение рынков. Чуть позже, когда мы рассмотрим все эти кризисы (а их было всего четыре), мы увидим, какие ресурсы были использованы для выхода из них.
Кроме того, попытки стимулировать экономику стандартными контрциклическими методами (например, смягчением кредитно-денежной политики, то есть снижением эффективной стоимости кредита) к результату не приводят. Точнее, эффекты эти проявляются слабо (причем чем дальше, тем слабее), скорее, они приводят к замедлению темпов вхождения в кризис, чем к остановке кризисных процессов.
В рамках кризисов падения капитала явно проявляются черты, не свойственные кризисам циклическим. Так, во второй половине 70-х годов, когда власти США активно занимались эмиссией (поскольку нужно было любой ценой финансировать дефицит бюджета на фоне «холодной» войны), в стране возник совершенно неожиданный для специалистов экономикс (и недопонятый до сих пор) эффект «стагфляции» - то есть сочетания высокой инфляции и экономического спада. Совершенно нехарактерный для предыдущих кризисов.
Отметим, что современная статистика, которой свойственно все больше и больше использовать чисто виртуальные показатели (например, приписную ренту или интеллектуальную собственность) часто задним числом переписывает экономические результаты. Например, кризис 70-х годов, который был практически непрерывным (в середине десятилетия темпы спада немножко ослабли, но в плюс экономика не вышла, это хорошо видно, например, по темпам спада средней заработной платы), сегодня представляется как последовательность двух близких «рецессий», разделенных периодом пусть и небольшого, но роста. Понятно, зачем это было сделано (экспертам по экономикс необходимо было доказать, что их теория адекватна реалиям), однако такая фальсификация привела к тому, что понять реальные механизмы кризиса стало в рамках экономикс много сложнее.
А теперь имеет смысл начать описывать все кризисы падения эффективности капитала, которые произошли в мире. Первый из них начался в конце XIX века и его пиком стал кризис 1907-08 гг. в США. На первом этапе развития капитализма, когда вокруг него была масса территорий с более архаичными моделями развития, проблем с расширением рынков не было. Но уже к концу XIX века стало понятно, что сформировались четыре крупных системы разделения труда (точнее, четвертая, Японская, к этому времени еще не завершила свое формирование, но поскольку она была на периферии мировой экономики, её роль на тот момент была второстепенной).
Эти системы (по времени формирования: Британская, Германская и Американская) постепенно поделили между собой весь мир (то, что не поделили на тот момент не представляло экономического интереса) и стали серьезно ограничивать друг друга в рамках попытки дальнейшей экспансии. Кризис начинался достаточно привычно, вообще, вход в кризис падения эффективности капитала обычно происходит путем начала очередного циклического кризиса, однако к началу ХХ века стало понятно, что что-то идет не так.
Быстрее всего это почувствовали банки, которые в XIX веке брали на себя основную тяжесть по снижению рисков производителей (кредитуя их), в реальности они занимались перераспределением рисков по всей экономике. Однако по мере углубления разделения труда риски производителей продолжали расти - и они начали требовать снижения ставки кредитования. У банков проблемы были противоположными - в условиях кризиса росли невозвраты и, как следствие, ставки нужно было поднимать.
В реальности, общей картины рынков тогда не было (банки были независимыми чисто коммерческими структурами) и по этой причине банки пытались кредитовать своих старых клиентов даже по заниженным ставкам, скорее всего предполагая, что кризис скоро закончится, в полном соответствии со своим опытом работы с обычными экономическими циклами. Собственно, других до того времени и не было. А возникающие проблемы с ликвидностью решались за счет межбанковского кредитования. В результате, кризис 1907-08 гг. стал, прежде всего, кризисом межбанковского кредита, хорошо знакомым российскому читателю. Но причина его лежала в постоянном росте рисков производителей, которые уже не могли взять на себя отдельные коммерческие банки.
Напомню, что тогда проблему решил лично Джон Пирпонт Морган, который собрал руководителей крупнейших банков, провел взаимозачет и недостающую сумму денег выложил из своих собственных средств. Кризис межбанковского кредита был преодолен, однако возможностей для кредитования производителей не прибавилось, в результате чего началась длинная (по сравнению с предыдущими рецессиями) депрессия, которая для США закончилась только в 1914 году, с началом I Мировой войны и которая тогда получила в прессе название «Великая».
Более того, в ноябре 1910 года, на секретном (это, как будет понятно позднее, принципиальный момент!) совещании на «даче» Моргана на острове Джекил было принято решение о том, что необходимо сделать механизм рефинансирования банковской системы (то есть, фактически, механизм снижения рисков уже для банков) регулярным, для чего в 1913 году был пролоббирован закон о федеральном резерве. В результате возник центральный банк нового типа, главной задачей которого является снятие части рисков с банковской системы путем ее рефинансирования эмиссионными деньгами, что позволяло им продолжить кредитование производителей по более низким ставкам.
Политические и конспирологические перипетии этого процесса я в настоящей статье опущу (их можно посмотреть, например, в книге Сергея Егишянца «Тупики глобализации: торжество прогресса или игры сатанистов?», в другой редакции - «Сумерки богов», ее можно найти в интернете), но, во многом, именно механизм рефинансирования на фоне послевоенной разрухи позволил мировой экономике развиваться до начала 30-х годов. Правда, увеличив ее зависимость от необходимости расширения рынков, поскольку увеличилось требование к новым активам, «связывающим» эмиссионные деньги. Впрочем, масштаб эмиссии, все-таки, был ограничен в связи с действующим «золотым стандартом».
Второй кризис начался весной 1930 года. Обвалы «пузырей» 1927 года (спекуляции землей) и 1929 года (фондовый рынок) не были собственно кризисом: к весне 30 года фондовые индексы в США отыграли почти половину падения октября предыдущего года. Но в результате обрушения «пузырей» был разрушен механизм получения дополнительного дохода для большой группы домохозяйств и в марте-апреле в связи с падением совокупного частного спроса начался «дефляционный шок» - резкое падение экономики на фоне сокращения спроса. Поскольку в условиях либерализации (которая при капитализме всегда сопровождает периоды более или менее долгосрочного экономического роста) доля частного спроса в ВВП существенно вырастает, такое падение крайне негативно отражается на экономике.
Тогда денежные власти США отказались от эмиссии доллара и, в результате, второй кризис падения эффективности капитала проходил как чисто дефляционный. Его понижательная стадия длилась до конца 1932 года и темпы спада составляли примерно 1% ВВП в месяц или около 10% в год. По итогам, частный спрос (то есть расходы домохозяйств) пришел в равновесное состояние с их реально располагаемыми доходами. Эффект дополнительных расходов домохозяйств, связанный с побочными эффектами от упомянутых финансовых пузырей, был компенсирован.
Здесь нужно несколько слов сказать о финансовых пузырях. Дело в том, что на момент начала очередного кризиса падения эффективности капитала (который, напомню, на первых порах выглядит как очередной циклический кризис) в ситуации наличия центрального банка, последний может начать стимулирование роста путем снижения стоимости кредита и накачивания экономики деньгами. Это позволяет банкам снижать ставки для производителей (компенсируя потенциальные убытки ростом оборота и перераспределением эмиссионной «прибыли»), однако денег в экономике становится больше, чем реальных активов. Как следствие, они начинают перетекать в наиболее доходные отрасли экономики и там начинают надуваться «пузыри».
В результате образуются новые (пусть и фиктивные, то есть не подкрепленные реальными доходам конечных потребителей) активы, например, деривативы, а стоимость некоторых видов «старых», на первых порах реальных активов, очень сильно растет. Это хорошо видно на примере акций, которые, в бытность их реальными активами, оценивались по капитализации получаемых дивидендов. Затем «справедливая» стоимость акций стала определяться через прибыль компаний, затем - доход, затем учитываться стал и «гудвил», и затраты, в общем, то, что к реальной жизни может вообще не иметь никакого отношения. И как только эмиссия закончится и спрос будет определяться только теми деньгами, которые могут быть потрачены на сбережения из реально располагаемых доходов - капитализация фондового рынка упадет на порядки.
Нечто аналогичное произошло в начале 20-х годов прошлого века - и фондовый рынок вернулся к прежней капитализации только в 50-е годы, то есть после 10 лет устойчивого роста по итогам II Мировой войны. Причины этого роста из нашей теории понятны - Американская система разделения труда расширилась за счет распада Германской, Японской и Британской, но до того в стране бушевала депрессия, которая получила (вторично) название «Великой». Можно спорить, закончилась ли она в 1941 году (год вступления США в войну), поскольку мирная экономика и военная (мобилизационная) сильно различаются, но устойчивый рост уж точно начался только после 1945 года.
А затем, в связи с уже упомянутым расширением рынков, Американская система разделения труда вступила в полосу устойчивого развития. К этому моменту у нее остался только один конкурент - Советская система разделения труда (которая получила свою часть от распавшихся в войну трех других систем), о котором будет сказано чуть позже. А Американская система разделения труда благополучно осваивала новые рынки, до тех пор, пока не столкнулась с новым кризисом падения эффективности капитала. Тут можно назвать точный день начала этого кризиса - 15 августа 1971 года, когда США во второй раз в ХХ веке объявили дефолт (первый был в 1933 году), отказавшись от привязки доллара к золоту.
Причина этого была понятна: наличие мощного геополитического врага в лице СССР требовало постоянного финансирования военных и политических расходов, для чего необходимо было пополнять бюджет, причем, во многом, эмиссионными методами. Что при «золотом стандарте» явно было затруднительно. Но и нормальное развитие уже было невозможно - и в результате, все 70-е годы экономика США падала.
Более того, во второй половине 70-х проявился феномен «стагфляции», о котором я уже упоминал: сочетания двух факторов, свойственных разным стадиям экономического цикла, спада и высокой инфляции. С точки зрения концепции падения эффективности капитала это естественно: если некоторые производства являются принципиально необходимыми, то их нужно финансировать независимо от того, рентабельны они или нет. Да и уровень жизни населения в период «холодной войны» нужно было поддерживать.
Я уже писал о том, что в этот период СССР мог выиграть «холодную войну», но делать это отказался: worldcrisis.ru (внешняя ссылка) , так что время на поиски решения у «западных» элит было. И они им воспользовались, придумав «рейганомику», как инструмент стимулирования частного спроса. Для этого пришлось изменить модель кредитования частных лиц, разрешив там использовать модель рефинансирование под более низкую ставку. Эта модель действовала до конца 2008 года, когда учетная ставка ФРС США, которая на момент введения «рейганомики» составляла 19%, упала до, практически, нуля (в декабре 2008 года).
Еще одним элементов рейганомики было ускоренное стимулирование технологического прогресса (прежде всего, в информационных секторах экономики), за счет вывода базовых производств в Китай и другие страны Юго-Восточной Азии. Грубо говоря, если раньше американский гражданин тратил 100 долларов на джинсы, то теперь джинсы стали стоить 20 долларов (при этом, поскольку себестоимость была около 4 долларов, а 16 долларов прибыли делились сильно в пользу американских посредников, ВВП США от этой операции только рос!), а 80 можно было тратить на выплату кредита, выданного на покупку нового гаджета.
Но именно за счет запуска новой технологической волны под рост спроса (что было равносильно расширению рынков), США выиграли «холодную» войну и разрушили «Советскую» систему разделения труда. В результате рынки, контролируемые Американской системой разделения труда выросли, что и привело к ускоренному росту, «золотому веку» 90-х годов, когда даже бюджет в США был профицитным.
В этом месте есть серьезный вопрос. Если бы США в этот момент за счет активов, полученных в «Советской» технологической зоне (прежде всего - спрос почти миллиарда граждан с не самым низким уровнем жизни) «закрыли» долги, которые они сделали в 80-е годы, может быть они бы и получили пару десятилетий устойчивого роста, Но вместо этого под новые активы были сделаны новые долги - финансовую модель «рейганомики» никто менять не стал. О причинах такого решения можно много говорить, но результат уже изменить нельзя. И в результате, новый кризис падения эффективности капитала начался в 2000-м году.
Более того, он серьезно отличался от предыдущих. Там дефляционный спад был связан с финансовыми пузырями и был довольно сильно ограничен. В сегодняшней ситуации разрыв между доходами и расходами домохозяйств, который в предыдущие годы не превышал 10% (от реально располагаемых доходов) достиг уровня 25-35%. Точную оценку дать сложно, поскольку статистика сильно искажена различными «виртуальными» эффектами, которые до 80-х годов не учитывались (например, учетом интеллектуальной собственности), изменением методик расчетов и политическим волюнтаризмом. Это хорошо видно по тому, какие данные дают расчеты инфляции по сегодняшней первичной статистике, но старыми методиками (см. worldcrisis.ru (внешняя ссылка) ).
Собственно дефляционный шок начался в экономике США в сентябре 2008 года (до того эмиссию маскировали снижением ставки, что позволяло раздувать пузыри и стимулировать частный спрос). Однако многолетнее стимулирование кредита привело к тому, что в США оказалась сильно деформирована структура денежной массы - кредитный мультипликатор при норме 4-6 был больше 17. В результате колоссальная эмиссия, которую начали денежные власти США, не привела к аналогичному росту инфляции. Грубо говоря, кредитные деньги начали замещаться наличными, к настоящему времени (конец 2014 года) кредитный мультипликатор снизился до 4. Поскольку дальнейшее снижение невозможно - это уже приведет к затруднениям в денежном обращении, известному у нас в 90-е году как «кризис неплатежей».
Иными словами, США практически полностью использовали возможности тех «демпферов», которые у них были. Если посмотреть на историческую шкалу, то у них сейчас аналог самого начала 1930 года - новый дефляционный шок практически неизбежен, скорее всего, он начнется после обвала вновь надувшегося пузыря на фондовом рынке. Но вот как пойдет этот кризис - вопрос большой, поскольку, в отличие от предыдущих, в мире нет альтернативных технологических зон.
Отдельно несколько слов нужно сказать об СССР, точнее, Советской технологической зоне. СССР выступал на мировой арене как государство-корпорация, социализм был у него в системе распределения, а механизм развития был тот же, что у капитализма - углубление разделения труда. И, соответственно, проблемы у него были те же самые. Послевоенный кризис падения эффективности производства начался в СССР в начале 60-х годов и, в отличие от экономиксистов, советские политэкономы квалифицировали его правильно: как кризис падения фондоотдачи (в тогдашних терминах).
Однако решения задачи так и не нашли - хотя кризис, за счет планового характера экономики, развивался сильно более медленно, чем на Западе (за счет чего и удалось в 70-е годы обгонять США, в которых уже начался экономический спад), к началу 80-х годов темпы роста экономики вышли на нулевые показатели и выдерживать соревнование двух систем стало предельно сложно. Может быть, как показал опыт сегодняшней Белоруссии, выжить бы удалось и в этом случае, но «геронтократия» 70-х - 80-х годов привела к тому, что к власти пришли люди, которые просто не понимали сути происходящих процессов. Отметим, что сегодня аналогичная ситуация в США - поколение «победителей» 90-х годов просто не понимает, что оно разрушает в экономической системе СШа даже то, что можно было бы сохранить ...
В настоящее время идет четвертый кризис падения эффективности капитала и он может стать последним - если удастся найти новые механизмы экономического развития. Если нет - нас ждет возврат назад, в начало ХХ века, а то и дальше, распад мира на новые, региональные системы разделения труда и повторение истории ХХ века с их взаимной борьбой. Во всяком случае, такой получается вывод из нашей теории.
